"Для меня все, что связано с Арнольдом Михайловичем, началось с рассказов моих родителей-музыкантов о том, какой это удивительный человек, легенда дирижирования, великолепный маэстро. Под впечатлением от этих разговоров я, поступая в Академию музыки им.Гнесиных, целенаправленно стремился попасть в класс к профессору Владимиру Онуфриевичу Семенюку, хормейстеру с "кацевской " симфонической школой.
У меня всегда было какое-то неотступное предчувствование симфонического дирижирования, но воплотить эту мечту без качественного дирижерского образования в наше время невозможно. После хорового – обязательно симфоническое.
В немногие гастрольные визиты Арнольда Михайловича в Москву вся музыкальная столица бурлила, и мои сокурсники, которые бывали на его концертах, говорили, что Кац – это самые лучшие дирижерские руки в мире, что это нечто необычайное. Я был заинтригован: это ведь Москва, она кого только ни видела и ни слышала, почему же новосибирский маэстро производит такой фурор?! Тогда я еще не слышал его вживую, был знаком с его творчеством только по видеозаписям, но интуитивно чувствовал: это - мое.
И вот я заканчиваю Академию музыки им. Гнесиных, сдаю на «отлично» госэкзамен и получаю «красный» диплом. Получаю рекомендацию в аспирантуру. От многих друзей-дирижеров слышу: «Хотим учиться у Каца». Но как мне у него учиться? Он в Новосибирске, я – во Владимире. И тут выяснилось, что дирижер Павел Герштейн проходит обучение у Каца в Нижегородской консерватории (как у "приглашенного профессора", редкая практика в Роcсии). Я решил пойти по этому пути и поступать в ассистентуру-стажировку (аспирантуру искусств) Нижегородской Консерватории осенью 1998 года.
Непосредственное знакомство с Арнольдом Михайловичем состоялось задолго до поступления, в Москве. Шел XI конкурс имени Чайковского. Я ходил на все его репетиции: с Мацуевым, с другими известными музыкантами. Это сейчас со многими из них мы близкие друзья, а тогда это были для меня недосягаемые звезды - затаив дыхание, я следил за тем, как Кац ведет репетицию: Арнольд Михайлович феноменально дирижировал, работал с солистами.
Но самая первая встреча состоялась еще раньше. Моему знакомству с Арнольдом Михайловичем способствовала Нина Васильевна Стрепетилова, вокалистка, консерваторская подруга моей мамы.
После госэкзамена в "гнесинке" она спросила:
- Ты хочешь учиться у Арнольда Михайловича? Ведь он гений! Конечно, ты должен учиться только у него. Я попробую организовать вашу встречу.
Сейчас вспоминать это более чем странно, но тогда некоторые старшие коллеги даже отговаривали меня от учебы у Каца. Говорили, что у него трудно что-то получить, что он мне будет несколько лет объяснять, как продирижировать первый скрипичный концерт Шостаковича. «Так это же здорово! – отвечал я и продолжал ждать встречи с Арнольдом Михайловичем». Я сделал свой выбор.
Арнольд Кац и Леонид КоганВстреча с Арнольдом Михайловичем определила всю мою жизнь: зимой 1998 года я уже "летал" по Владимиру, собирая свой оркестр, первая репетиция которого состоялась 1 апреля. Скажи он, что у меня ничего не выйдет, сегодня не было бы Владимирского Губернаторского симфонического оркестра. Это был своеобразный "момент истины".
Арнольд Кац и Давид ОйстрахНаконец, раздался заветный звонок от Нины Васильевны. Она назвала время встречи около Академии музыки им. Гнесиных.
И вот я стою около ограды Гнесинки. Подходит Кац - в черном пальто, строгий, поджарый. Узнаю лицо, которое много раз видел на фотографиях, но не могу поверить, что этому стильному, изящному человеку 70 лет.
В Академии к Арнольду Михайловичу все относились с огромным пиететом, все понимали масштаб личности этого человека. Поэтому, как только мы зашли, нам сразу же предложили кафедральный класс.
Встаю за пульт, замечательный пианист-концертмейстер Александр Муравьев начинает играть увертюру к «Нюрнбергским Майстерзингерам» Вагнера. Пытаясь переиграть самого Гленна Гульда, записавшего эту увертюру с наложениями на двух роялях, концертмейстер виртуозно выявляет всю фактуру, все голоса на одном инструменте. Я с очень серьезным видом начинаю дирижировать перед Арнольдом Михайловичем.
Страшно неудобно себя чувствуешь, когда дирижируешь роялем, что-то особенное изобразить нельзя, красок мало, а тут еще и первый раз перед Маэстро. Первое, что он сказал, когда я закончил, что мы, хоровики, дирижируем "как маляры". Cразу начал меня экзаменовать:
- А почему две трубы in F, а третья – in C?
Этим вопросом он совершенно поставил меня в тупик, я впал в прострацию и не смог ответить. А ведь ответ лежал на поверхности. Увертюра написана в до-мажоре. Труба играет "сигналы": до–соль-до. Обычная практика и тактика оркестровки середины XIX века: две трубы уже хроматические, одна – еще натуральная. Это сейчас я легко могу рассказать все по этому вопросу, но тогда был страшно смущен собственным молчанием.
Прошло время, и я понял, сколько знаний было заключено в этот заданный Арнольдом Михайловичем вопрос. После нашей встречи, перерыв горы литературы, ничего конкретного я об этом не нашел. Это надо просто знать. Если работаешь с оркестром, то это знаешь.
Арнольд Михайлович внимательно следил за тем, как я дирижирую, слушал. Я ждал его вердикта. В конце встречи он сказал: «Ладно, я тебя беру».
До сих пор у меня хранится партитура, по которой я дирижировал в ту нашу первую встречу. На этой партитуре надпись: «22 февраля 1998 г. Первый урок с Арнольдом Михайловичем Кацем». После занятия я вписал туда все его замечания. В этой партитуре есть и его пометки: «звук после точки, смахнуть шмеля с горячей сковородки. Нужно смахнуть и не обжечься». Так он объяснял оркестровое звукоизвлечение "после точки".
Арнольд Кац с Владимиром Спиваковым и Томасом ЗандерлингомТакие собеседования не забываются. Но я и сейчас считаю, что провалил его. Дирижировал «как маляр» и на простой вопрос ответить не смог. К счастью, снисходительное «ну ладно, я тебя беру» почему-то заслужил.
В то время Арнольд Михайлович часто бывал в Москве, дирижировал московскими оркестрами. Я приезжал к нему в квартиру на Цветном бульваре, мы также занимались в классах Хорового общества. Роль концертмейстера иногда выполняла моя жена Елена, часто присутствовал мой отец, хоровой дирижер Эдуард Митрофанович Маркин, который всегда восхищался техникой Арнольда Михайловича. Сохранились видеозаписи этих встреч и занятий.
Наши занятия проходили и в Академии музыки им. Гнесиных, где мы с Арнольдом Михайловичем уже на лестнице «обрастали» толпой людей, желающих поприсутствовать на уроке. Подбегали симфонические дирижеры, студенты… Из всех встреч с Арнольдом Михайловичем на встречи в Академии я шел с наименьшей охотой. Он всегда был суров, строго отчитывал на всех занятиях, а в Академии за этим еще и с интересом наблюдала широкая аудитория: опять столь нелюбимое мной "тренажерное" дирижирование роялем, «шмеля» не так смахнул, «маляр»… В выражениях Арнольд Михайлович никогда не стеснялся, к этому надо было долго привыкать.
Лучшие уроки были у Арнольда Михайловича дома: уютные, интересные, с горячим чаем Сильвии Натановны. Мы могли за весь урок не сдвинуться с первых тактов «Ромео и Джульетты» Чайковского, настолько подробным было обсуждение.
Позже я летал к нему в Новосибирск, где познакомился со всем его дирижерским классом. Ведь Арнольд Михайлович «поставлял» дирижеров для всех музыкальных организаций, которые находятся восточнее Урала. До сих пор перед глазами стоят огромные окна нашего класса в Новосибирской консерватории, за ними сквер, а дальше – оперный театр.
Там я познакомился с Евгением Волынским, с которым дружен и сейчас. Женя был исполняющим обязанности главного дирижера новосибирского оперного, казался таким важным, опытным. А мы были «щенками» перед ним. Он уже продирижировал «Евгением Онегиным», Арнольд Михайлович ходил на его спектакль и даже остался им доволен! Это обстоятельство нас очень впечатляло.
Все годы обучения у Арнольда Михайловича – это невероятное богатство: и с точки зрения профессии дирижера, и с точки зрения человеческого общения. После окончания ассистентуры-стажировки Арнольд Михайлович регулярно приглашал меня дирижировать в Новосибирск.
Мне посчастливилось работать с великолепным, сильнейшим оркестром Арнольда Михайловича – оркестром Новосибирской филармонии, который он доверял мне каждый год, начиная с 2000.
Кац всегда страшно ругал меня после концертов, да и в антрактах тоже. Разгоряченный, он забегал в гримерную с криком:
- Это невозможно, что ты творишь? На тебя же смотреть нельзя! Руки-крюки! Это же ноль! Если ты только кому-нибудь скажешь, что я тебя учил! Никогда никому этого не говори!
Как я благодарен ему теперь за то, что он так меня ругал!
Последний раз мой концерт Арнольд Михайлович слушал у себя в кабинете по внутреннему радио. После окончания он пришел ко мне и задумчиво сказал:
- А знаешь, если на тебя не смотреть, звучит очень даже ничего…
Это был его последний скупой комплимент. Как показало время, один из самых дорогих в моей жизни."
© Разработка и продвижение сайта